Когда рядом никого… Я бы им сказал! - Евгений Вермут

Но проходили дни, недели, месяцы, а портрет все так же оставался висеть на своем месте. Друзья давно к нему привыкли и уже не замечали его. Для всех эта странная траурная рамка превратилась в одну из тех ненужных мелочей интерьера, которые «украшают» любую комнату, квартиру, в зависимости от причуд их владельцев. У одних – это статуэтки, вазочки, салфеточки, покрывающие собой все, что можно накрыть в доме. У нашего знакомого такой статуэткой был обезличенный портрет.

Прояснилось все совершенно случайно. Однажды, в один из праздников, друзья собрались в очередной раз, накрыли стол, сели, выпили, разговорились и тут у одного из них взгляд упал на запыленную рамку с черной перевязью наискосок. Чувство такта у пьяного человека, как известно, не такое, как у трезвого. Последовал вопрос. Дальнейшее было несколько неожиданным. Наш герой резко изменился в лице, опустил на стол поднятую, было, рюмку с водкой, осунулся и, глядя из-подлобья на окружающих, злобно, сквозь зубы, медленно растягивая, произнес одно короткое слово: – Ж-ж-жду!

Ножик

Поучительная история

Был у меня один знакомый. Хороший парень. Спокойный. Когда не пьет. А когда выпьет… Ножики ему нельзя давать. Ни в коем случае. Не умеет он с ножиками обращаться. В детстве не научили, а взрослому уже трудно учиться. Как возьмет он в руки этот ножик, так сразу что-нибудь порежет. Или кого-нибудь. Помню, был он однажды на свадьбе. Как он туда попал, не знаю, может, просто зашел молодых поздравить. Ему и налили. На свою голову (простите за каламбур). Ну, так вышло. Наливали ему, а получилось – на свою голову. А это же свадьба, все-таки. Тут и посуда, и приборы всякие. Вилочки-ложечки-ножички… Выпил парнишка. Закусить потянулся, глядь – игрушка его любимая. В упор на него смотрит. А дальше, сами знаете, с техникой-то безопасности у него с малых лет не лады. В общем, поранил он несколько человек. Точнее, зарезал. Вместе с семьями. Суд был… С тех пор он здесь уже не живет. Говорят, что переехал куда-то далеко. В Сибирь, что ли. Там ему безопасней. Охраняют. И, главное, ножиков не дают. Берегут, чтобы не поранился.

Вот такая история.

Никто

Ты втыкаешь в уши свои наушники.

Ты врубаешь музыку на всю катушку.

Ты отключаешься от мира,

Чтобы не слышать, что

Где-то, на белом свете…

« – Парень, как пройти на…»

« – Который час, не скажете?»

« – Гражданин, ваш билет?»

« – Молодой человек, уступите место бабушке…»

« – Помогите!!!»

Но ты глух.

Ты потерял на время свое сознание.

И… исчез.

Пускай ты едешь в метро, в автобусе, в трамвае или просто шагаешь куда-то своей такой уверенной и чуть танцующей походкой, все равно тебя сейчас нет. Ты не существуешь для остального мира. Мир потерял тебя.

Нет тебя.

Нет!

Ты никто.

Упокой, плеер, твою душу.

Аминь!

Выхваченное

Стояли солнечные майские дни. Впереди было целое лето. Хотелось жить. Мне было 51, ей 26.

Я сидел на ступеньках возле двери своей квартиры и курил, когда они вышли. Он нес малыша, она выкатывала большую сумку на колесиках. Вызвали лифт. Ну, вот, уезжаем. – сказала она бодрым голосом. Хотя для «бодрого» этот голос был слишком тихим и потому казался немного грустным. Счастливо вам! – ответил я – Жалко, что уезжаете. Хорошие соседи были. Пришел лифт. Первым вошел муж. Она, входя, обернулась и мне в этот момент показалось, что в ее глазах стоят слезы. И взгляд был какой-то жалкий, забитый. Я растерялся и только чуть заметно кивнул ей. Было слышно, как там, на первом этаже, они выходили, как зазвенел домофон на открывающейся двери подъезда. Затем тишина… Но через минуту дверь снова открылась, и я услышал дробный стук шагов. Явно поднималась женщина. Мы встретились взглядами, когда ее голова показалась из-за лестничного проема. Я встал. – Я, тут, забыла… Она стояла лицом ко мне, но смотрела куда-то вниз, под ноги. – Хорошо, что ты вернулась. Мы как-то неправильно попрощались. Слишком быстро. Я пытался шутить, но ничего не выходило. Потом взял ее за плечи, поцеловал в щеку. – Вот, теперь все нормально! Я лгал. Нормально вовсе не было. Мы стояли и молчали. Я обнял ее. Притянул к себе… Не помню, как встретились наши губы. Страсть, накопленная нами за несколько лет, которые мы знали друг друга, вдруг выплеснулась наружу, будто лава из проснувшегося вулкана. Кружилась голова, дико билось сердце… Это длилось секунды. Мы всего лишь целовались. Наконец, она оттолкнула меня. Посмотрела с нескрываемой обидой: – Ну, где вы были раньше? Где вы были?! Почему…!

…Я хорошо помню тот день, когда забегал к ней за мелочью на метро. Несколько месяцев назад она родила сына. Он спал в кроватке. Она занималась по хозяйству. На ней была короткая широкая рубашка не по размеру, с широким горлом. Она покраснела, засуетилась. – Я с-сейчас. Здесь где-то должны деньги лежать. Прихожая была маленькая, поэтому мы стояли вплотную друг к другу. И когда она нагнулась открыть тумбочку, у меня перехватило дыхание. Под рубашкой у нее ничего не было. Было бы неверно сказать, что я лишился дара речи. Впрочем, бормотание тоже вряд ли можно назвать разговором. Я что-то отвечал ей, запинаясь, пока она копалась в шуфлядках. О чем она спрашивала, я никогда уже не вспомню. Скорее, что-нибудь дежурное – про погоду, например. Здесь нет. – удивилась она, – Пойду на кухне поищу. На кухне она долго открывала-закрывала настенные шкафы, потом перешла в комнату. Проснулся и заплакал ребенок. Я взял его на руки. Она продолжала искать, принимая при этом такие немыслимые позы, что… А ведь она ждет чего-то, она хочет меня! Я почувствовал это всем своим существом: по ее суетливости, по тому, как долго она искала мелочь по всей квартире, по выражению лица, отрывистому разговору, наконец, по набухшим соскам такой прекрасной до умопомрачения груди… Нет, это невозможно описать. Как ни напиши, все будет выглядеть пошло. Это надо прочувствовать. Великое женское соблазнение.

Она давно мне нравилась, но я и думать не смел о какой бы то ни было близости с этим юным созданием. У нее не только была очень красивая фигура. У нее к тому же был очень добрый характер. Готовность всегда поговорить, понять тебя. Она приглашала меня несколько раз на кофе. Мы говорили с ней на разные темы, бывало, довольно откровенные. Я как-то спросил, как она относится к тому, когда женщина младше мужчины лет на двадцать, причем, женатого мужчины. То, что она ответила, меня слегка шокировало, но и немного обрадовало: – Ну и что. Главное, чтобы жена не знала. Она произнесла это таким простым обыденным тоном, словно это было в порядке вещей.

Они с мужем снимали квартиру – довольно дорогое удовольствие. Муж работал таксистом, уезжал рано утром и возвращался только в два-три часа ночи. Не знаю, может, ей просто не хватало мужской ласки. Мне хотелось верить в другое, более светлое чувство, о котором мечтает, я думаю, каждый мужчина в моем возрасте – еще раз пережить, переболеть, перестрадать то, ради чего, казалось бы, мы и родились на этой земле.

Я все же ушел. Деньги, наконец-то, нашлись. А я действительно очень торопился – надо было помочь другу-инвалиду в одном деле. Как мне не хотелось уходить, но и остаться я боялся, хоть и мечтал об этом.

Семья – есть семья. Тем более молодая. Разрушить ее означало бы нанести непоправимый вред всем ее членам. Я хорошо это понимал и решил ничего не предпринимать. Все было, как и раньше: « – Здравствуй», « – Здрасьте», « – Погода хорошая», « – Все дорого»… и т. д. Думал, что привыкну, выдержу.

Не выдержал.

Незадолго до ее отъезда я завалился к ней пьяный и потребовал кофе. Она не прогнала меня. Молча, проводила на кухню, вскипятила воду, сделала кофе, присела в сторонке так же, молча, поджав губы, переминая пальцы… Она была РАЗОЧАРОВАНА! К своему ужасу, я заметил это и моментально протрезвел. Быстро допил кофе, извинился и ушел. Нет, не ушел, а сбежал. Как же мне было стыдно! Как мне было стыдно потом! Каким же я выглядел идиотом тогда. После этого случая я больше не мог смотреть ей в глаза. Стал избегать. И вот, она уезжает…

Стояли солнечные майские дни. Хотелось жить. Мне было 51, ей 26… Я не сказал ей «Прощай». Я сказал «До свидания». Она часто заморгала и побежала вниз.

Больше я ее не видел.

Почему я печатаюсь в интернете, о тупых редакторах и «языческом» лицемерии, плавно переходящем в политику и обратно

Иронические окололитературные размышления и воспоминания

Примерно лет двенадцать назад я был еще достаточно наивным человеком для того, чтобы ездить по редакциям различных изданий в надежде напечатать хоть что-нибудь из своих, естественно, «гениальных творений». Как и всякого, уважающего себя, поэта (а поэта, презирающего себя, как ПОЭТА, в природе не существует за редким исключением), меня глубоко оскорблял тот факт, что мои стихи совершенно никого не интересуют. Поэтому, после очередного похода в очередную редакцию, я каждый раз успокаивал себя тем, что этой газете (журналу) больше не светит опубликовать когда-нибудь хоть одно из моих замечательных стихотворений. В эти минуты я мысленно представлял себя будущей знаменитостью, отбивающейся от толпы издателей, во что бы то ни стало желающих первыми напечатать мое последнее бессмертное произведение. Месть моя была ужасна, но я был непреклонен. Один за другим редакторы, красные и злые от досады, уходили прочь после того, как я доставал из ящика письменного стола папку с длинным «черным» списком всех отказавших мне когда-либо изданий с указанием не только года, но даже месяца и числа. Правда, пока я добирался домой, то уже обдумывал куда бы поехать на следующий день. Но и все последующие дни приносили мне все то же разочарование. После каждой такой поездки у меня надолго портилось настроение, которое я поднимал только одним, известным каждому мужику, способом. А что еще было делать. Просвета никакого, денег на собственную книгу у меня не было и не ожидалось, богатых родственников тоже. Спонсоров искать так же было бессмысленно. Нет, чтобы меня совсем не печатали, я бы не сказал. Время от времени то тут, то там появлялись мои стихи, но в этом была «вина» одной из литературных студий (Свiтанак), которую я посещал, а точнее, ее руководителя, женщины, инвалида-колясочника, страдающей ДЦП. Не знаю, она или ее мама (спасибо обеим) обзванивали эти редакции, но публикации были, пусть и не частые, зато довольно постоянные.